Коростель

Осторожно пробираюсь по речке Быковке с удочкой. Черемушник наклонился над нею. Цвет с черемух почти осыпался.

От этого речка вроде бы покрылась кружевами. По всему извилистому коридору речки плыл тугою струей горьковатый запах тлеющего цвета. Было не по-весеннему тихо, будто перед заморозком. Злой ветер растрепал деревья, смял их наряды из нежного шелка и успокоился.

Я закинул удочку. Жду поклевку и думаю, любуюсь, чуть грущу. Слышу, как издали, из черемушной густоты, несется звонкое, такое тонкое: «Тити-вити».

Что за оказия?! Днем при ярком солнце поют кулики — вечерние птицы! И главное, судя по голосам, кулики-то молоденькие. А у куликов ведь совсем недавно были свидания возле весенних снеговых луж, и долгоносый кавалер взмывал ввысь и такую самостоятельность устраивал перед серенькими дамами, такие кренделя выделывал, что куда там!

Это было давно, лет, может, сорок назад. Ранней осенью я возвращался с рыбалки по скошенному лугу и возле небольшой, за лето высохшей березы увидел птицу.

Она услышала меня, притаилась, но глаз мой чувствовала, пугалась его и вдруг бросилась бежать, неуклюже завалилась на бок.

От мальчишки, как от гончей собаки, не надо убегать: непременно бросится он в погоню, разожжется в нем дикий азарт. Берегись тогда, живая душа. Я догнал птицу в борозде и, слепой от погони, охотничьей страсти, захлестал ее сырым удилищем.

Я узнал птицу: это был коростель. Все другие его друзья покинули наши места, отправились в теплые края зимовать. А этот уйти не смог. У него не было одной лапки — в сенокос он попал под косу. Вот потому-то он и бежал от меня так неуклюже, потому я и догнал его.

И до того мне сделалось жалко его, что стал я руками выгребать ямку в борозде и хоронить так просто, сдуру загубленную живность.

Я вырос в семье охотника, сам потом сделался охотником, но никогда не стрелял без надобности. С нетерпением и виной, уже закоренелой, каждое лето жду я домой, в русские края, коростелей.

Уже черемуха отцвела, купава осыпалась, трава в стебель двинулась, ромашки по пригоркам сыпанули и соловьи на последнем издыхании допевают песни.

И вот однажды, в росное утро, за речкой, в лугах, покрытых еще молодой травой, послышался скрип коростеля. Явился, бродяга! Добрался-таки!

Теперь я знаю, как трудна жизнь коростеля, как далеко ему добираться к нам, чтобы известить Россию о начавшемся лете.

Зимует коростель в Африке и уже в апреле покидает ее, торопится туда, «где луг еще косой не тронут, где васильковые глаза...». Идет, чтобы свить гнездо и вывести потомство, выкормить его и поскорее унести ноги от гибельной зимы.

Не приспособленная к полету, но быстрая на ногу, птица эта вынуждена два раза в году перелетать Средиземное море. Много тысяч коростелей гибнет в пути, особенно при перелете через море.

Как идет коростель, где, какими путями, мало кто знает. Лишь один город попадается на пути этих птиц — небольшой древний город на юге Франции.

На гербе города изображен коростель. В те дни, когда идут коростели по городу, здесь никто не работает, все люди справляют праздник и пекут из теста фигурки этой птицы, как в России пекут жаворонков к их прилету.

Птица коростель во французском старинном городе считается священной, и, если бы я жил там в давние годы, меня приговорили бы к смерти.

Но я живу далеко от Франции. Много уже лет живу и всякого навидался. Был на войне, в людей стрелял, и они в меня стреляли.

Но отчего же, почему же, как заслышу я скрип коростеля за речкой, дрогнет мое сердце и снова навалится на меня одно застарелое мучение: зачем я убил коростеля? Зачем? (567 слов)

По В. Астафьеву