Павел Михайлович Третьяков

Возможно, многим в настоящее время покажется странным, что еще каких-нибудь сто лет назад в России не было ни одного доступного народу музея, если не считать Эрмитажа (как из-вестно, принадлежавшего царствующему дому Романовых), где русских картин было немного, да еще музея при академии.

Однако это вовсе не означает, что в то время в России не было любителей и ценителей настоящего искусства.

Но любовь любви рознь. Вельможные меценаты любили искусство, как скупой рыцарь свое золото. Они лелеяли его, но держали под семью замками. Творения русских живописцев были заперты в залах княжеских дворцов и помещичьих усадеб, и для простого народа России в то время картина оставалась чем-то невиданным и недоступным.

Но те же причины, какие пробудили к жизни новую русскую живопись, сделали неизбежным и возникновение общедоступных музеев.

Имя Павла Михайловича Третьякова навсегда останется среди имен тех людей, кто бескорыстной любовью и преданностью своей двигал вместе с художниками русскую живопись вперед. Его горячая вера в будущность народного искусства, его действенная и постоянная поддержка укрепляли художников в сознании необходимости дела, которое они делают.

Третьяков не был «покровителем искусств», меценатом того толка, какими были в свое время многие родовитые вельможи в России. Он не красовался, не тешил собственное тщеславие, не выбирал себе любимцев среди художников и не швырял деньги по-княжески. Он был рассудителен, расчетлив и не скрывал этого.

«Я вам всегда говорю, — писал он однажды Ивану Николаевичу Крамскому, — что желаю приобретать как можно дешевле, и, разумеется, если вижу две цифры, то всегда выберу меньшую: ведь недаром же я купец, хотя часто и имею антикупеческие достоинства».

Именно эти «антикупеческие достоинства»: просвещенность, гуманизм, понимание общенародной роли искусства — и позволили Третьякову выбирать для своей галереи все самое лучшее,

самое правдивое и талантливое, что давала тогда русская живопись.

С первой же выставки передвижников он приобрел около десятка картин. Среди них были такие шедевры, как «Грачи прилетели» Алексея Кондратьевича Саврасова, «Петр Первый допрашивает царевича Алексея в Петергофе» Николая Николаевича Ге, «Сосновый бор» Ивана Ивановича Шишкина и «Майская ночь» Ивана Николаевича Крамского. С тех пор он стал постоянным членом товарищества и тем самым присоединился к общим задачам и целям.

Третьяков известен был своим удивительным чутьем. Тихий, молчаливый, сдержанный, он появлялся в мастерских, где еще только заканчивались будущие шедевры живописи, и, случалось, покупал их для своей галереи прежде, чем они успевали появиться на выставке.

Бескорыстие его было беспримерным. Приобретя у Василия Васильевича Верещагина огромную коллекцию его картин и этюдов, он тут же предложил ее в качестве дара Московскому художественному училищу. Свою галерею он с самого начала задумал как музей национального искусства и еще при жизни своей — в 1892 году — передал в дар городу Москве. И лишь спустя шесть лет (как раз в год смерти Павла Михайловича Третьякова) открылся первый государственный русский музей в столичном Петербурге, да и то куда уступавший «Третьяковке», ставшей уже к тому времени местом паломничества многих тысяч людей, приезжавших в Москву со всех концов России. (468 слов)

По Л. Волынскому